Девушка замолчала.
– И что это было?
– Все вот это, – девушка повела рукой, указав на очаг, на темные стены, на серый прямоугольник входа с предрассветными сумерками за ним, – где мы сейчас живем. Оно уменьшается, Кейс, становится тем меньше, чем ближе ты подходишь.
Кейс остановился в дверном проеме, чтобы задать последний вопрос.
– Ты спрашивала об этом у мальчика?
– Да. Он сказал, я все равно не пойму и только зря трачу время. Он сказал, это что-то вроде… границы событий, так, что ли. И что это наш горизонт. Горизонт событий, вот как он назвал это.
Для Кейса эти слова ничего не значили. Он вышел из бункера и слепо побрел прочь, направляясь – что-то подсказывало ему – в сторону от моря. Перед ним по песку бежали новые серии иероглифов, выворачиваясь из-под ног, струились за ним следом, одни отставая, другие опережая его.
– Эй, – сказал он, – картинка распадается, ага? Спорим, ты и сам знаешь про это. Что это? «Куань»? Китайский ледоруб выел дыру в твоем сердце? А может, это Приплюснутый Котелок прорывается ко мне?
Кейс услышал, как Линда у него за спиной выкрикнула его имя. Он оглянулся и увидел, что она отчаянно спешит за ним; в разорванной молнии рабочих штанов, которые она придерживала рукой, виднелись волосы в паху и загорелый живот. Линда была похожа на девушку с обложек журналов Финна, из огромной кучи макулатуры в «Метро голографикс», только Линда была живая, расстроенная, усталая и очень жалкая в своей разорванной одежде. Она запуталась ногой в куче выброшенных на берег водорослей с серебряными крупинками соли на высохших стеблях и упала.
Внезапно они оказались у моря, и их было трое. Третьим был загорелый мальчик с широкими и яркими розовыми губами на коричневом лице. На нем были вылинявшие, утратившие свой первоначальный цвет рваные шорты и больше ничего. Мальчик бесстрашно плескался в высоких серо-голубых волнах, на фоне которых казался худеньким.
Линда догнала Кейса и встала у него за спиной.
– Я знаю тебя, – сказал Кейс.
– Нет, – пропел мальчик голосом высоким и звонким, – ты меня не знаешь.
– Ты – другой ИР. Ты из Рио. Ты тот, кто хочет остановить Зимнее Безмолвие. Как тебя зовут? Назови свой код в регистре Тьюринга.
Мальчик вышел на мелкое место и, смеясь, сделал в воде стойку на руках. Затем прошел на руках несколько шагов и плюхнулся в воду.
У него были глаза Ривейры, однако в них не было злобы.
– Чтобы вызвать демона, нужно знать его имя. Люди всегда мечтали об этом, и лишь теперь это действительно становится возможным. Все оказалось несколько иным, но… Тебе это знакомо, Кейс. Твоя профессия – узнавать имена программ, длинные неофициальные имена, те, которые их владельцы так тщательно скрывают. Настоящие имена…
– Код регистра Тьюринга – это не твое имя.
– Нейромантик, – сказал мальчик, щуря продолговатые серые глаза на восходящее солнце. – Тропинка в страну мертвых. Туда, где сейчас находишься ты, мой друг. Мари-Франс, моя госпожа, готовила эту тропу, но ее господин вычеркнул ее из списков живых прежде, чем я успел прочитать книгу дней ее жизни. «Нейро» – это нервы, серебряные нити. И я романтик. А еще некромант. Я вызываю мертвых. Даю им вторую жизнь. Но нет, мой друг, – мальчик исполнил несколько танцевальных па, коричневые ноги оставили на песке цепочку следов, – я и есть мертвые, и я – их страна.
Мальчик рассмеялся. Прозвучал крик чайки.
– Останься. Даже если твоя женщина – призрак, она все равно не знает об этом. Не будешь знать и ты.
– Ты распадаешься. Айс уже взрезан.
– Нет, – ответил мальчик неожиданно печально, его хрупкие плечи поникли. Он наклонился и отряхнул с ног песок. – Все куда проще. Но выбор – за тобой.
Серые глаза хмуро смотрели на Кейса. Через его поле зрения дугой хлынули новые потоки символов, строка за строкой. Фигура мальчика перед Кейсом расплылась, задрожала, будто он смотрел на него сквозь потоки теплого воздуха, поднимающегося от разогретого под летними солнечными лучами асфальта, музыка загрохотала настойчиво и явственно, Кейс уже мог уловить мелодию.
– Кейс, дорогой, – прошептала Линда и прикоснулась к его плечу.
– Нет, – сказал Кейс. Снял куртку и отдал Линде. – Не знаю, – сказал он, – может быть, ты и в самом деле здесь. Как бы там ни было, холодает.
Он повернулся и пошел прочь, и через семнадцать шагов закрыл глаза и принялся следить за тем, как музыка пробивается откуда-то из самой сути вещей. Он повернулся и посмотрел назад, один раз, не открывая глаз.
Потому что в этом не было необходимости.
Они по-прежнему стояли у воды – Линда Ли и мальчик, который сказал, что его зовут Нейромантик. Линда держала в руке кожанку Кейса, рукав куртки лизали набегающие волны.
Кейс пошел дальше, влекомый музыкой.
Дабом Малькольма с кластера Сион.
Потом он прошел через серость, через нечто, по ощущению напоминавшее призрачный колеблющийся экран, муаровую пелену, смесь полутонов, генерируемых простейшей графической программой. Последовала долгая пауза, вид морского берега – над темной водой висели застывшие чайки. Приглушенно гудели голоса. Потом – гладь черного зеркала, а сам он – быстрая капля жидкого серебра, частичка ртути, которая катится вниз, срезая углы невидимого лабиринта, разделяет на части, затем сливается воедино, вновь разделяется…
– Кейс? Чувак?
Музыка.
– Вернулся, чувак.
Музыку вынули у него из ушей.
– Как долго на этот раз? – Кейс услышал свой голос и почувствовал, что во рту у него жутко пересохло.
– Минут пять. Офигенно долго. Я хотел выдернуть провод, но Безмолвие сказал – нет. На экране стали твориться всякие чудеса, потом Безмолвие велел надеть на тебя наушники. – Кейс открыл глаза. По лицу Малькольма бежали ряды полупрозрачных иероглифов. – И дать тебе твое лекарство. Оба кождиска.