– Здоровый гад, – одобрительно хмыкнул Котелок.
– Проверю Молли, – сказал Кейс, утапливая пальцем клавишу переключателя симстима.
Свободное падение. Ощущение движения сквозь идеально чистую воду. Молли то ли поднималась, то ли падала в широкой трубе из серого бетона, освещенной через двухметровые интервалы белыми неоновыми трубками-кольцами.
Связь была односторонней. Он не мог с ней поговорить.
Кейс отключился.
– Согласись, это шедевр в области программного обеспечения! Самая умная вещь после изобретения бутерброда. Эта чертова штука невидима. Я тут только что арендовал двадцать секунд времени вон на той маленькой розовой коробчонке, четвертая влево от айса «Т-А», хотел полюбопытствовать, как мы смотримся со стороны. Но нас здесь нет.
Кейс осмотрел пространство Матрицы вокруг айса «Тесье-Ашпул», нашел розовую структуру, стандартное образование коммерческого типа, переместился туда и оглядел окрестности.
– Может, этот вирус неисправен?
– Такое возможно. Но я сомневаюсь. Наш малыш военный, как пить дать. И новый. И даже неизвестного типа. Иначе нас уже засекли бы как китайских воришек, но на вирус никто не обращает внимания. В том числе, быть может, даже ребята в «Блуждающих огнях».
Кейс еще раз посмотрел на широкую однообразную стену, экранирующую виллу.
– Что ж, – сказал он, – в этом наше преимущество, верно?
– Может быть. – Конструкт издал неприятный скрежещущий звук, означающий у него смех. – Я еще раз проверил для тебя старину «Куань одиннадцать», мальчик. Он абсолютно дружественен к хозяину, пока ты держишь его за яйца, вежлив и услужлив до омерзения. Изъясняется, кстати, на хорошем английском. Ты когда-нибудь раньше слышал о медленных вирусах?
– Нет.
– А я слышал, но лишь однажды. Тогда это была всего лишь идея, но она целиком воплощена в старине «Куане». Эта штука не высверливает отверстий и не делает инъекций. Она, конечно же, взаимодействует с айсом, но настолько медленно, что айс этого практически не замечает. Ближайшая к айсу сторона логических взаимосвязей «Куаня» постепенно приближается к нему и, как бы это сказать, мутирует, что ли, превращаясь в точное подобие ткани цели. Когда состыковка заканчивается, в дело вступает основное ядро, «Куань» начинает охмурять и закладывать петли уже вокруг логик айса. И становится его сиамским близнецом прежде, чем тот прочухает, что к чему.
Котелок рассмеялся.
– Что-то ты сегодня слишком веселый, приятель. От твоего смеха мурашки по коже.
– А что мне еще остается? – ответил Котелок. – Старине мертвяку без шуток просто никуда.
Кейс ударил пальцем по переключателю симстима.
И упал на кучу какого-то металлолома, в запах пыли, его руки и колени заскользили по бумажной кипе. Позади него что-то с грохотом обрушилось.
– Ну что же ты, – сказал Финн. – Поосторожнее надо.
Кейс лежал на спине на груде пожелтевших от старости журналов, а из пыльной темноты «Метро голографикс» ему блестели два ряда белых ровных зубов чернокожей девчушки Финна. Кейс полежал еще немного, вдыхая аромат журнального старья и дожидаясь, чтобы сердце успокоилось и перестало бешено колотиться.
– Зимнее Безмолвие, – сказал он.
– Да, – ответил Финн. Его голос доносился откуда-то слева. – Ты все правильно понял.
– Пошел к черту, – огрызнулся Кейс, растирая локоть.
– Ну зачем же так? – возразил Финн, появляясь из ниши под полками с электронным барахлом. – Это все специально ради тебя. Или тебе больше понравилось бы, если бы я общался с тобою в Матрице из горящего куста?
Финн достал из кармана пиджака пачку «Партагас» и закурил. По коридору поплыл запах кубинского табака.
– А там… там ты все равно ничего не пропустишь. Час пребывания здесь продлится всего лишь несколько секунд физического времени.
– Думаешь, являясь в облике знакомых мне людей, ты сможешь задеть меня?
Кейс встал, отряхивая белую пыль с черных джинсов. Повернулся и посмотрел назад, на пыльное окно магазинчика, в сторону закрытой двери, ведущей на улицу.
– Что там снаружи? Нью-Йорк? Или все кончается этой дверью?
– Ну, как сказать, – начал Финн. – Это как то самое дерево, знаешь? Которое падает в лесу, но некому это услышать. – Финн обнажил в улыбке желтые резцы и выдохнул сигаретный дым. – Если желаешь, можешь даже выйти и прогуляться. Все будет на местах. По крайней мере, все то, что ты видел раньше. Это твои воспоминания, понимаешь? Я просканировал тебя, скомпоновал из этого модель, а теперь, уже вместе с этим образом, посылаю тебе в мозг.
– Я никогда не отличался хорошей памятью, – сказал Кейс, озираясь. Затем посмотрел на свои руки, повернул их ладонями вниз. Попробовал вспомнить, как выглядят морщинки на его руках, но не смог.
– Все помнят всё, – Финн бросил сигарету на пол и растер ее каблуком, – но очень немногое из этого способны вспомнить без дополнительной помощи. Некоторые артисты способны вспомнить все, но только после тренировок и если у них есть особый дар. Если ты наложишь этот мой конструкт поверх реальности – лавчонки Финна в нижнем Манхэттене, – то увидишь разницу, но не такую большую, как думаешь. Это голографическая проекция твоей памяти в твой же мозг.
Финн дернул себя за маленькое ухо.
– То же самое и с моей внешностью.
– Как это – голографическая? – прозвучавшее слово заставило Кейса вспомнить о Ривейре.
– Понятие «голографическая» – наиболее близкое по сути из тех, что тебе известны, к описанию действия человеческой памяти. Но никаких специальных исследований в этом направлении вы не проводили. Люди. Я говорю о людях.