Молли нагнулась и подняла что-то с мостовой. Пистолет.
«Намбу», – сказала она. – Неплохая пушка.
Терзибашьян издал хнычущий звук. Кейс увидел, что у армянина недостает большей части среднего пальца.
Когда над городом затеплился серый рассвет, Молли приказала «мерседесу» отвезти ее и Кейса в Топкапай. Сразу после успешной поимки Финн и огромный турок по имени Махмуд подобрали с мостовой Ривейру – тот все еще был без сознания – и погрузили в машину. Через минуту прибыл «ситроен» за Терзибашьяном, который тоже уже готов был упасть в обморок.
– Ты, придурок, – сказала Молли на прощание армянину, открывая для него дверцу машины. – Нужно было тихо сидеть в стороне. Я держала его на мушке с того момента, как он вышел за порог.
Терзибашьян злобно посмотрел на нее.
– Так или иначе, наши с тобой общие дела закончились.
Молли толкнула его внутрь машины и захлопнула дверцу.
– Не попадайся мне снова, убью, – сказала она на прощание белому лицу за тонированным стеклом.
«Ситроен» покатил по улочке и, неуклюже свернув за угол, скрылся.
Стамбул просыпался. «Мерседес» тихо шелестел шинами по улицам города. Кейс и Молли проехали мимо выхода туннеля со стороны Бееглу и углубились в лабиринт окраинных улочек с многоквартирными домами, чем-то напоминавших Кейсу Париж.
– И куда мы приехали? – спросил он Молли, когда «мерседес» сам припарковался на асфальтовой опушке огромного сада около сераля. Ему уже надоело созерцать причудливый конгломерат стилей, который представлял собой Топкапай.
– Когда-то это место было чем-то вроде личного дома терпимости для султана, – сказала Молли, вылезая наружу и потягиваясь. – Здесь он держал всю ораву своих баб. Теперь здесь музей. Вроде магазинчика Финна. Барахло расставлено в залах без всякой системы: огромные бриллианты, мечи, левая рука Иоанна Крестителя…
– В камере с устройствами жизнеобеспечения?
– Не-а. Мертвая. Ее заделали в бронзовую оправу с маленьким лючком на боку, чтобы христиане могли целовать ее на счастье. Турки утащили ее у христиан миллион лет назад, но не стали уничтожать, потому что это реликвия неверных.
Они прошли по длинной дорожке, вымощенной прямоугольными каменными плитами. Посреди сада одиноко ржавела металлическая лань. Сойдя с дорожки и подходя к скульптуре, Кейс смотрел на нее с жалостью. Каблуки ботинок Молли с хрустом приминали жухлую, тронутую утренним заморозком траву. Где-то на Балканах уже собиралась с силами зима.
– Этот Терзи – редкостный подонок, – сказала Молли. – Тайная полиция. Пыточных дел мастер. Без труда перекупается, особенно за такие деньги, какие выделил для этого Армитаж.
Вокруг, на мокрых от дождя деревьях, запели птицы.
– Я сделал то, о чем ты меня просила, – сказал Кейс. – Насчет Лондона. Разузнал кое-что, только пока не знаю, как это понимать.
Он рассказал Молли историю Корто.
– Ну, в общем-то, я уже знала, что среди участников операции «Броневой кулак» не было никого по имени Армитаж. – Молли пощелкала по ржавому боку лани. – Ты считаешь, что именно тот маленький компьютер вылечил его от шизы? В той французской больничке?
– Я думаю, это сделал Зимнее Безмолвие, – сказал Кейс.
Молли кивнула.
– Однако я не могу с уверенностью утверждать, – сказал Кейс, – что Армитаж знает, что раньше он был Корто. Ведь когда его доставили в клинику, он был вообще никем, поэтому, может быть, Зимнее Безмолвие просто…
– Да. Просто заново создал его. Да.
Молли повернулась, и они пошли дальше.
– Похоже, именно так и есть. Знаешь, у Армитажа нет никакой личной жизни. Совсем никакой. Я никогда за ним ничего такого не замечала. Глядя на любого человека, можно представить себе, что он делает, когда остается один. Но только не Армитаж. Наверное, просто сидит и смотрит в стену, понимаешь? Потом словно срабатывает какой-то переключатель, и он начинает бегать и суетиться, выполняя поручения Зимнего Безмолвия.
– Тогда зачем ему этот архив в Лондоне? Ностальгия?
– Возможно, он даже не знает о его существовании, – сказала Молли. – Может, архив просто зарегистрирован на его имя.
– Об этом я не подумал, – сказал Кейс.
– Я просто рассуждаю вслух… Насколько умны эти ИР, Кейс?
– Зависит от многого. Одни не умнее собаки. Или домашней кошки. И все равно стоят кучу бабок. По-настоящему же умные, умные настолько, что тьюринговая полиция вокруг них так и вьется, стоят вообще безумных денег.
– Послушай, ковбой, почему же так вышло, что эти ИР еще не прикончили тебя, не приплюснули тебе мозги?
– Ну, – начал Кейс, – для начала, они редки. Большая их часть принадлежит военным, самые способные тем более, и туда мы предпочитаем не соваться. От них ведь сам айс и пошел, ты, наверно, в курсе? И потом, есть тьюринговая полиция, а с ней шутки плохи. – Кейс искоса глянул на Молли. – А вообще-то я просто никогда не совался к ним, и все.
– Вы, жокеи, все одинаковы, – проворчала Молли. – Никакой фантазии.
Они подошли к большому прямоугольному пруду с настолько прозрачной водой, что было видно, как карпы тычутся носами в стебли белых водяных цветов. Молли подобрала маленький голыш, бросила в воду и посмотрела на концентрические круги, расходящиеся от места падения.
– Этот Зимнее Безмолвие… – сказала она. – Дело, в котором мы участвуем, это что-то очень серьезное, по крайней мере, мне так кажется. Сейчас мы там, где волны уже слишком низкие и широкие, и нам не виден камень, который упал в центр. Мы знаем, что там что-то происходит, но не знаем, зачем и почему. А я хочу знать, почему. Я хочу, чтобы ты связался с Зимним Безмолвием и поговорил с ним.